Всем смертям назло

14 января 1942 года в газете «Правда» было впервые опубликовано стихотворение Константина Симонова «Жди меня», сразу ставшее в эти страшные для нашей страны дни поистине народным. Стихотворение сразу обрело невероятную популярность, его сотни раз перепечатывали во всех газетах, оно выпускалось как листовка, постоянно читалось по радио. Его переписывали друг у друга, эти листочки хранили с самыми дорогими реликвиями.

Этот гимн любви и верности будто написан о моих бабушке и дедушке Ступицких — Ольге Егоровне и Дмитрии Васильевиче. Историю деда, прошедшего вой­ну и плен, мы, его потомки, знаем из документов и рассказов его дочери Нины Дмитриевны Ступицкой (ныне покойной).

Дмитрий Васильевич родился 28 октября 1906 года. К началу вой­ны ему было 34 года. Работал он на железной дороге бригадиром путейцев, которая имела в те годы стратегическое значение для страны. У деда была бронь — отсрочка от призыва на срочную службу или мобилизацию. Была семья: жена Ольга и три дочери — Нина — 13 лет, Маруся — 7 лет и Зоя — 5 лет.

Осенью 1941 года на фронтах сложилась непростая ситуация: немецкие вой­ска прорвали фронт обороны Красной Армии, враг подошёл к Москве. Дед решил идти на фронт. Пошёл в военкомат, и, сняв бронь, записался добровольцем на фронт.

31 декабря 1941 года был зачислен сапёром в действующую Красную Армию Красносулинским Горвоенкоматом в 412‑й сапёрный батальон. Молодой, полный сил и энергии, он не мог оставаться в тылу даже на своей ответственной должности. «Защищать Родину, семью — вот долг каждого, способного держать оружие мужчины, Ольга справится, сбережёт детей, дождётся» — считал он.

Сборы на станции Красный Сулин, потом в Батайск, где формируют части и отправляют на фронт. Жена собирала любимого мужа без слёз. Срочно продала кое‑какие вещи, запасы на зиму, но «справила» мужу тёплый полушубок, валенки, тёплую шапку и рукавицы. Провожала на станции, прощались: «Жди меня и я вернусь, только очень жди».

Подали вагоны, не теплушки, как ожидали, а открытые платформы. Всё, что нашлось, вой­на… Паровоз дал последний гудок.

Морозы, вспоминают старожилы, в декабре 41‑го стояли жестокие: птицы на лету замерзали, воды кружку плеснёшь в сторону на землю, уже лёд падает. Не зря жена собирала, молодая была, но мудрая. Бабушке было тогда 32 года, до Батайска ещё доехать надо.

В январе 1942 года дед был зачислен в 333 отряд сапёрного батальона 24 гвардейского стрелкового корпуса сапёром.

С фронта Ольге приходили письма, полные любви.

— Береги детей, я обязательно вернусь. Жди. «Жди, когда снега метут, жди, когда жара, жди, когда других не ждут, позабыв вчера».

С августа 1942 года письма приходить перестали. Ольге пришло извещение: «Пропал без вести».

— Нет, — сказала она, — не верю, Митя обещал: я вернусь, только очень жди…

И пошли тяжёлые 4 года вой­ны…

«Жди, когда из дальних мест писем не придёт…».

Писем не было 4 года. Ни писем, не весточки. Как голодали, как нужду терпели — вспоминать страшно. Одеться не во что было. В прихожей висел пиджак, но трогать нельзя.

— Отец придёт, оденет, — говорила она детям.

Работала изо всех сил и верила — Митя жив!

Пришёл победный 45‑й год. Кто‑то плакал над похоронкой, кто‑то встречал с победой своих родных. Приходили соседи, друзья, никто ничего не знал о Мите, отводили глаза… «Пусть друзья устанут ждать, сядут у огня выпьют горькое вино за помин души. Жди, и с ними заодно выпить не спиши…».
Свататься приходили. Молодая, красивая.

— Нет, я мужа жду, — отвечала всем Ольга.

Дед вернулся домой в сентябре 1945 года…

Нина Дмитриевна (дочь) рассказывает:

— Когда отец появился во дворе, мамы не было дома. Крики восторга, удивления, радости! Соседи и мы дети, побежали её искать. Нашли на заднем дворе, мама доила корову, все кричат: «Пришёл, пришёл!».

— Кто пришёл?

— Мама, ну тот, про которого ты говорила: «Пусть хоть без рук, хоть без ног, но живым вернётся, папа пришёл!»

Мама потеряла сознание, а после не могла разговаривать и говорить несколько недель. «Как я выжил — будем знать только мы с тобой. Просто ты умела ждать как никто другой».

Дед попал в плен в августе 1942 года. В бою под Луганском был тяжело ранен в ногу и контужен. Оказался присыпанным землёй. Ночью его нашли дети. Женщины ближних селений перетащили оставшихся в живых раненых солдат к себе в дома, спрятали.

Но утром пришли немцы с обыском (полицаи постарались), согнали в колонну тех, кто мог ходить, остальных расстреляли и погнали в плен. Дед ходить не мог, и друзья несли его на плащ-палатке до самой Польши.

3 года он находился в концлагерях, сначала в Польше, потом в Дании.

Гитлеровские лагеря для советских военнопленных стали олицетворением унижений человеческого достоинства, где их подвергали чудовищным пыткам, обрекая на смерть. В немецких концлагерях находились узники разных национальностей, но только советских пленных уничтожали целенаправленно.

Воспоминания одного из узников Шталаг 18А (StalagXVIIIA) — немецкий лагерь для военнопленных вблизи города Вольфсберг в Австрии, офицера Ян Сэби, австралийца:

«Октябрь 1941 год. В лагере пополнение, привезли первых русских 2000 человек, было утро, шёл снег. Ворота лагеря распахнулись, и вошла колонна пленных. В мокрых шинелях, а то и вообще в гимнастёрках они еле ползли. Все были измождены до крайности. Их раздели догола в ожидании помывки в душе. Голые, под снегом они ожидали своей очереди. Охранники били их кнутами и ногами… Нормы питания для советских пленных в лагере были меньше, а качество хуже. Баланда из подгнившей неочищенной картошки и эрзац-хлеб, который в лагере называли «Russenbrot» (хлеб для русских). Смесь из муки с пищевыми отходами и соломой. Смертность среди русских пленных в Шталаге 18А была очень высокой. В иные дни в русской части лагеря умирало до 100 человек в день. Лагерь Шталаг 18А был освобождён союзниками в мае 1945 года».
Такая же картина была во всех немецких концлагерях. Они были одним из главных звеньев заранее продуманной с неслыханной жестокостью осуществляемой системы истребления.

Изнурительный труд, голодный режим содержания, неописуемая грязь и всеобщая завшивленность, неотапливаемые помещения, отсутствие зимней одежды заранее обрекали пленных на скорую смерть. Выживали сильнейшие, прежде всего — сильные духом.

— Ольга ждёт, я обещал, я вернусь, — произносил не раз мой дед.

Жди меня, и я вернусь

Всем смертям назло,
Кто не ждал меня, тот пусть, скажет — повезло —
Не понять не ждавшим им, как среди огня, ожиданием своим ты спасла меня.
Концлагерь в Дании. Самые крепкие пленные превращались в течение нескольких месяцев в калек. Их пытались подкармливать местные, но немцы женщин не подпускали и били плётками. Носили еду дети утром, привязывали её к ограждениям. Освободили пленных союзные американские вой­ска в мае 1945 года.

— Они начали агитировать нас ехать в Америку, говорили: «Русские, России нет, немцы камня на камне не оставили, кто хочет, езжайте в Америку, мы вас не принуждаем, только по желанию, мы вас всем обеспечим всем необходим», — рассказывал дедушка.
Некоторые уехали. Рядом был друг (они всегда держались вместе) и твёрдо решили: «Едем только домой».
Оставшихся русских пленных поместили в сарай, где они лежали обессиленные. Приходили медсёстры, два раза в день давали по полстакана молока, постепенно увеличивая норму. Через неделю стали кормить. Местным фермерам разрешали брать себе работников из пленных. Друга выбрала семья фермеров, но он стал просить: «Возьмите и моего брата, я без него не могу, он хорошо будет работать…». Дед хромал (три ранения и плохо слышал, его брать не хотели). Уговорили.

Работали вместе с хозяином. Косили и возили сено, кормили по расписанию. Выделили комнату для проживания, пару костюмов: один для работы, другой для выходных, велосипед. Раз в неделю давали выходной и не много мелочи на карманные расходы.
Принявшая семья относилась к работникам хорошо, часто приглашала в дом на обеды. Одна из дочерей играла на пианино русские песни. Когда подошло время возвращаться в Россию (к концу лета 45‑го года началась репатриация — обмен пленными). Каждая из дочерей хозяина принесла деду подарки для его дочерей.

Дед вернулся домой. Когда вспоминал про плен — плакал. Здоровье его в плену было подорвано. Но сила духа и смелость — черты характера, которые помогли ему выжить, сохранить честь и достоинство в годы плена — помогали справиться с унижениями и после вой­ны. Жена поддерживала его всю оставшуюся жизнь.

Умер Дмитрий Васильевич в 1982 году и похоронен в посёлке «Юбилейный» Красносулинского района.
В 1975 году деда восстановили в правах, вернули награды, заслуженные им на фронте (в том числе медаль Жукова), к сожалению утерянные впоследствии. Ольга Егоровна прожила 96 лет и похоронена рядом с мужем.

По непонятным причинам Ступицкий Дмитрий Васильевич до сих пор во всех официальных документах числится пропавшим без вести…
Старшая дочь Ольги Егоровны и Дмитрия Васильевича Нина всегда с особой любовью вспоминала своих родителей. Сама, прожив долгую и трудную жизнь она, став взрослой, в полной мере осознала, какой подвиг совершила её мать, сохранив веру в победу, в любовь, сохранив детей, не потеряв веру в возвращение мужа, пройдя тяжёлые физические и моральные испытания.

После вой­ны были тяжёлые годы восстановления народного хозяйства. Нина 15 летней девочкой работала на железной дороге, не смотря на юный возраст, вместе с другими подростками разгружала вагоны, таскала шпалы, забивала костыли…

Она вспоминала: «Во время оккупации (1942–1943 годы) был сильный голод, люди умирали и лежали не похороненные, так как не кому это было сделать. Перед приходом немцев были сильные бомбёжки. Немецкие самолёты заходили по 3–4 раза и сбрасывали бомбы над городом, станцией, нефтебазой. Тогда погибло очень много людей. Маме (Ольге) удалось сохранить корову, благодаря которой и выжили все дети семьи и она сама. Прятала она её в балках, перегоняя по ночам, каждый раз на новое место и берегла как зеницу ока. Зимой голодали. Мама прятала раненного красноармейца. Рисковала жизнью, могли расстрелять, как жену коммуниста. Вырезать на груди звезды и расстрелять на кургане. Обошлось, наши пошли в наступлению. Заработали орудия, заработали пулемёты. Мы все ринулись к окнам! Ура! Наши!».
Вот такая и любовь и судьба — всем смертям назло.

Л. СКОРОВА, жительница хутора Пухляковский

К печати подготовила
О. СУХОДОЛЬСКАЯ