Во второй половине июля 1942 года группа отступающих бойцов Красной армии, вооруженных винтовками и пулеметом «Максим», остановилась передохнуть в х. Евсеевском.
Их было семеро. Красноармейцы были разными по возрасту, но их солдатская одежда и заросшие щетиной лица делали их похожими. Они умылись у колодца, попили холодной воды, наполнили свои фляжки, поднялись выше по улице и расположились в тени деревьев сада на краю хутора возле кладбища. Среди них было двое раненых. У пожилого солдата левая рука, забинтованная грязным засаленным бинтом, висела на такой же грязной перевязи. Он бережно прижимал ее к груди и время от времени кривился от боли. Рядом с ним полулежал молодой боец. Его глаза были полузакрыты. Грудь, поверх гимнастерки, перевязанная заскорузлыми, будто ржавыми бинтами судорожно вздымалась. Губы обветренные и растрескавшиеся были полуоткрыты. Худые лица остальных солдат выражали усталость и озабоченность. Их гимнастерки, мокрые от пота, были покрыты слоем пыли.
Было жарко. Улицы словно вымерли. В хуторе стояла тишина. Немцев пока не было. Не было и власти. Еще утром большинство колхозников во главе с председателем колхоза Агафоновым и секретарем сельсовета Полтараусовым с церковной площади уехали на подводах на Раздорскую переправу. Тридцатилетний сержант, взяв с собой одного бойца, спустился опять к колодцу и подошел к каменному перелазу казачьего двора напротив. Он громко несколько раз позвал хозяина. Некоторое время спустя из летней кухни выглянул немолодой казак. «Что нужно, служивый? » - произнес он. Сержант с украинским акцентом объяснил, что их полк разбомбили на Раздорской переправе и остатки его взвода пытаются выйти к советским войскам, занимающим оборону на северо-востоке области. «Нам бы поснидать що-небудь. Люди устали и вторые сутки как закончились сухари, а кухню мы уже давно не видели», завершил он свои объяснения. Казак отвернулся, потом оглянулся и буркнул: «Ждите у кладбища, сейчас принесу». Сержант и боец переглянулись, вздохнули и потопали назад к бойцам. Через полчаса казак появился, неся в одной руке кошелку с караваем хлеба, завернутым в тряпицу куском сала и пучками перьев зеленого лука, другой рукой он прижимал к груди небольшой чугунок с вареной молодой картошкой. Бойцы вскочили на ноги. Обступили хуторянина, оживленно переговариваясь. Он молча поставил перед сержантом свою ношу на землю, затем вздохнул и сказал: «Может, и мой Георгий сейчас так же где-то судьбу мыкает, уж два месяца писем не было. Ну, я пошел мешать не буду, чугунок после верните».
Красноармейцы расстелили шинели на земле, выложили нехитрую снедь, порезали сало и хлеб, и быстро стали есть. Раненный в руку боец внезапно подал сигнал. Он, ни слова не говоря здоровой рукой, указал на противоположный берег. Там среди верб и кустов ивняка появилось несколько фигур в серой мышиного цвета форме. Бойцы молча расхватали свои винтовки. Сержант огляделся, подхватил пулемет и так же молча потащил его за собой на холмик, который возвышался в южной части кладбища. Второй номер с цинками и остальные бойцы устремились за ним. Быстро оборудовав позицию, сержант, припав к прицелу, хищно повел стволом по противоположному берегу. Все это произошло в течение одной минуты. Но лица бойцов резко изменились. Оживление, появившееся после прихода казака с едой, как ветром сдуло. Сейчас они стали серьезными и озабоченными, так бывает, когда человек сталкивается со смертельной опасностью.
На противоположный берег высыпало около десятка немецких автоматчиков. Продолжали подходить все новые и новые. Самые первые уже без опаски, громко переговариваясь, закинув автоматы за спину, спустились к воде. Появился офицер в фуражке с высокой тульей. Он что-то громко скомандовал, указывая через речку на притихший хутор. Несколько фашистов нехотя потянулись к мосту, сняв автоматы со спин и держа их перед собой. Как только они ступили на мост, сержант нажал на гашетку и выпустил по ним короткую очередь. Словно натолкнувшись на стену, немцы остановились и стали падать. Остальные, стоявшие на берегу, застыли в оцепенении от неожиданности. Вторая пулеметная очередь сбила их с ног и разметала по земле. Закричали от боли раненые, уцелевшие немцы быстро ползком поспешили скрыться за кустами ивняка. Только потом в сторону хутора наугад застрочили немецкие автоматы. Они выпускали длинные очереди, стремясь нащупать невидимого противника. Стреляли, не целясь, больше для того, чтобы унять свой страх. Вдруг резко наступила тишина. Берег был пуст, если не считать нескольких убитых и раненых немцев, молящих своих более удачливых товарищей о помощи. Так продолжалось несколько минут. Затем за ивняком раздалась команда офицера и два фашиста устремились к ближайшему раненому. «Максим» опять выплюнул короткую очередь, и еще одно тело осталось на берегу маленькой казачьей реки, такой далекой от Германии. Немцы, перезарядив автоматы, открыли огонь в сторону кладбища. Но все их попытки подобраться к раненым и к мосту жестоко карались сержантом и его бойцами. Опять повисла гнетущая тишина. Лениво журчала вода под голубым небом, послеполуденное солнце так же немилосердно жгло спины, только тени стали длиннее. Лишь изредка ветерок доносил с противоположного берега обрывки негромкой чужой речи. Так прошло около получаса. Внезапно на немецком берегу что-то глухо стукнуло, как будто уронили чугунок на плиту. Раздался свист, а затем недалеко от места обеда взметнулся взрыв. За ним другой, третий. Разрывы мин ложились часто и густо. Красноармейцы, не успевшие вырыть окопчиков, оказались в сложном положении. Над ними стала веять смерть. Первый разрыв убил раненого в грудь бойца, оставшегося в тени деревьев. Осколками последующих взрывов был убит еще один боец и трое ранены. Красноармейцы быстро расползлись с холмика в разные стороны и залегли за могильными холмиками. Обстрел стих. Немцы не показывались. Стало вечереть. Раненые фашисты постепенно переползли за ивняк.
Уже в сумерках в окно куреня Залепиловых кто-то негромко постучал. Федор Андреевич вышел. Перед ним стоял прежний сержант. Он попросил две лопаты, чтобы выкопать могилы для убитых красноармейцев. Взяв лопаты, казак пошел вместе с сержантом к кладбищу. На холмике стоял «Максим». Его ствол был по-прежнему нацелен на противоположный берег. Рядом полулежали оставшиеся бойцы. Вокруг холмика виднелось несколько воронок от мин. Быстро собравшись, бойцы перешли на северную часть кладбища, не затронутую боем. Там на траве на шинелях лежали рядом двое их убитых товарищей. Они лежали прямо. Руки по швам. Как будто бойцы стояли в строю, готовые опять по приказу идти выполнять свой долг. Но приказ им уже никто не отдавал. Долг свой они выполнили, на сутки отсрочив занятие хутора немецкой армией. Сержант и еще один боец принялись рыть могилы. Федор Андреевич, постояв немного, сходил домой за третьей лопатой и стал им помогать. Копалось неожиданно легко. Через час могилы были готовы. Они были не очень глубокие, примерно по пояс, но ровной прямоугольной формы. Завернув в шинели убитых, бойцы бережно опустили их внутрь. Быстро, не мешкая стали забрасывать могилы землей. Насыпав аккуратные холмики красноармейцы стянули пилотки, вытерли пот. И тут словно салют, с противоположного берега вылетела немецкая осветительная ракета. Она залила мертвым желтым светом притихший хутор лежащий внизу, кладбище и на некоторое время осветила лица бойцов. Худые, заросшие лица, крепко сжатые скулы. Такие бывают у людей после тяжелой изнурительной работы. Красноармейцы тоже выполнили свою работу. И теперь они уходили, чтобы где-то опять на очередном рубеже остановить продвижение хваленой немецкой армии. Они же были солдатами отступающей, но не побежденной Красной армии.
После освобождения хутора в 1943 году призвали в армию Федора Залепилова. Прошло два года. Наступил победный май. Закончилась война. Понемногу стали в хутор возвращаться демобилизованные казаки. Вернулся и Федор Андреевич. Но никто из тех бойцов в хутор так и не вернулся. Не вернулся и сын Федора Андреевича. В 1946 году пришло извещение из военкомата: «Рядовой 1078 сп Георгий Федорович Залепилов пропал без вести в августе 1942 года». Односельчанин, бывший с ним в одной части, позже рассказал, что Георгий на фронте был водителем. Однажды на автоколонну налетели немецкие бомбардировщики. Шоферы выскочили из машин и спрятались за каменную ограду, а Георгий замешкался, и в его машину попала немецкая авиабомба. Машина взорвалась и сгорела. От Георгия ничего не осталось. Красная армия отступала. Штабы перемещались. Вот и оказался Георгий среди пропавших без вести. А Федор Андреевич вместе с невесткой и маленьким сыном Георгия – Павлом, до конца своих дней ухаживал за могилами бойцов, погибших в 42-м.
Мне эту историю рассказа вдова Павла Георгиевича. Но указать точно могилы не смогла.
В. ЛАГУТИН
