Творчество юных сочинителей - рассказ «Долгожданное освобождение» Артёма Платонова (Нижнекундрюченская школа)
Извилистая проселочная дорога уходила вдаль, где уже виднелись крайние дома станицы. День выдался непривычно знойным даже для середины июля. В такие дни больше всего хочется сходить на речку, окунуться в прохладную воду и не вылазить из нее до самого вечера. Но пришли трудные времена, и стало как-то не до этого…
– Пить хочется, – посетовала молодая девушка, шедшая прямо по середине дороги.
В руках она несла небольшое ведерко, наполненное медом,– подарок от начальства рабочим.
– Лен, погоди! – раздался чуть позади еще один девичий голос.
– Не поспеваешь, да? – задорно спросила Лена. – Поспеши, Маш, если приду домой раньше тебя, то выпью всю воду!
Шутки, пускай и такие незатейливые, помогали справиться с трудностями. Двум сестрам в их юном возрасте уже приходилось работать, чтобы прокормить семью. От тяжелого труда тело с каждым днем ныло все сильнее, но они обе понимали, что падать духом им никак нельзя. Шла война, все были напряжены. Но никто и не думал сдаваться. Ведь в такие времена по-другому никак: либо будешь заставлять себя двигаться дальше, либо опустишь руки и поднять их снова уже не сможешь. Лена в очередной раз посмотрела на ведерко. Домашние обрадуются!
Внезапно девушки обернулись, услышав странный рокот где-то позади. И действительно,оставляя за собой облако пыли, по дороге мчался мотоцикл с коляской. Присмотревшись, Маша охнула: «Немцы!». Они обе застыли на месте, не зная, что им делать. Даже Лена, которая была не из пугливых, и та не могла сдвинуться с места. Уже через минуту на них смотрели две пары глаз, насмешливых и наглых.
– Ком! – махнул рукой пухлый немец в коляске. На лице водителя появилась кривая ухмылка.
Лена сделала шаг назад, прижимая ведерко поближе к себе. И это очень не понравилось тем, кто их остановил.
– Ком! – прокричал солдат, вылезая из коляски, и, нацелившись на одну из сестер, подошел ближе. Пригрозив ей оружием, он коротко хихикнул и, сорвав платок, обмакнул палец в мед.
– Гуд, фрау! Гуд! – одобрительно кивнул он, смакуя мед. А после отобрал не только ведерко, но и весь паек. Задорно смеясь, немцы уехали дальше, оставив девушек с пустыми руками.
Лена опустила голову. Как теперь рассказать семье о том, что случилось? Как вообще теперь возвращаться домой? Но объяснять ничего не пришлось: по возвращению в станицу сестры обомлели от ужаса – немцы вошли в станицу. У кого-то не было оружия, на ком-то не было рубашек. Они входили в каждый двор, как в свой, забирали еду, кур, свиней и уводили прочий скот. По дороге домой девочки видели, как немцы ломились в чью-то запертую дверь, а после и вовсе выломали ее. Оттуда послышался крик. Какая-то женщина бросилась к ним в ноги с целой корзиной яблок, громко крича, что они освободители. Какой-то старик закрыл калитку, увидев приближающихся захватчиков, и начал держать её обеими руками. У солдат это вызвало смех. Один из них ударил старика по лицу, и тот попятился, закрыв руками голову.
На Машу накатила паника, по щекам лились слезы. Она не знала и не хотела знать, как им придется жить теперь. Ей хотелось, чтобы все было как раньше, до войны. Когда не было ни выстрелов, ни насилия, ни пугающих людей, входящих в каждый дом с винтовками наперевес. Ей так хотелось вернуть все назад. Она не хотела признавать, что такие времена могут больше не настать.
Лена с Машей сами не заметили, как дни, прожитые на оккупированной территории, складывались в недели, а те – в месяцы. Станицу попытались освободить, но атака была отбита. А после немцы пришли в их дом, что был на восточной стороне станицы. Из непонятных фраз, произнесенных немцами, сестры уловили главную суть: их дом забирают, чтобы укрепить оборону. Естественно, захватчиков не заботила судьба тех, кого они выселили, – а таких семей было много. Благо, что неравнодушные люди приняли их к себе. Семью Маши и Лены приютила пожилая пара. Со временем они будто бы породнились и сестры стали относиться к ним, как к своим бабушке и дедушке. Старики, несмотря на положение дел, всегда оставались удивительно бодрыми и веселыми. Но иногда они отодвигали шторы, мрачно смотрели в окно и неодобрительно качали головой. Тогда и только тогда улыбка пропадала с их лиц.
Ближе к зиме еды стало не хватать совсем. Немцы начали отбирать последний скот. Многие сельчане, когда к ним приходили, старательно изображали, что больны, кричали «Тиф» и начинали кашлять. Тифа немцы боялись, как огня, а дворы, на заборах которых – не важно, мелом, краской или углем, – было написано название столь страшного недуга, и вовсе обходили стороной.
Еще через несколько недель станицу постарались освободить во второй раз, но безуспешно. Немцы, раньше хохочущие и отнимающие у людей последнее, теперь были полностью измотаны. С мешками под глазами стояли на постах и клевали носом, но стоило появиться кому-нибудь из офицеров – тут же подскакивали и выпрямлялись, будто их током прошибло.
В постоянном напряжении и страхе жители станицы встретили февраль. Смотря на летящие вниз снежинки, Лена почему-то вспоминала июль. Прошло чуть больше полугода с того момента, как фашисты пришли к ним на порог. Казалось бы, не так долго, но время будто замедлило свой ход. Казалось, будто их захватили много- много лет назад. Так давно, что нормальная жизнь стала прошлой, прожитой когда-то давно.
Девятого февраля послышались выстрелы. Дедушка вытащил из коробки на шкафу старый, потертый бинокль и вышел на улицу. Лена и Маша тихонько проскользнули за ним. Старик, приставив к сараю лестницу, забрался на крышу и припал к биноклю. Удивленно ахнув, он быстро спустился на землю и бросился в дом, крича: «Наши! Много! Точно освободят!». Второпях он не заметил ни девочек, спрятавшихся за сараем, ни выпавшего из его кармана бинокля. Сестры, не сговариваясь, забрались на крышу и решили по очереди смотреть, что происходит. Первой была Лена. Но стоило ей приставить к глазам бинокль, как в груди сперло дыхание.
Они погибли. Почти все. Снег стал алым, повсюду лежали тела. Где-то в пролеске, пошатываясь, брел человек. Он упал на колени, выронив автомат. Солдат озирался по сторонам, будто не мог сфокусировать взгляд на чем-то конкретном. Но его словно осенило, он сломал ветку потолще и дрожащими руками просунул ее к спусковому крючку, приставив ствол пистолета-пулемета к подбородку. Лена затаила дыхание. Она не хотела на это смотреть, но тело не слушалось. Даже зажмуриться не получалось.
Солдат вздрогнул, оглянулся. Позади него стоял его товарищ, вцепившийся в винтовку так, словно она была самым ценным в его жизни. Они переглянулись, будто бы прочитав мысли друг друга. И в этот момент показались остальные – те, кого Лене не было видно за деревьями. Спустя миг они бросились в атаку, их крик слился в один. И вновь загремели выстрелы, послышались крики раненых. Но никто не остановился, никто и не подумал о том, чтобы повернуть назад. Терпя боль, не слыша собственного голоса, бойцы самозабвенно бросались вперед.
Сестры чуть ли не слетели с крыши и бросились в дом, но на пороге столкнулись с матерью, которая, срываясь на панический крик, сказала им идти в подвал. Отец и дедушка вышли из дома последними: они взяли с собой несколько одеял, чтобы не замерзнуть в подвале. Мало ли, сколько там придется сидеть.
Спустя примерно полчаса дверь в подвал открылась, и наверху послышались шаги. Отец встал сбоку от выхода, покрепче перехватив топор, а дедушка вытащил припрятанный под одеждой наградной револьвер, а после затушил керосиновую лампу. Шаги становились все ближе и отчетливее, все замерли в тяжелом ожидании, затаив дыхание. И вот, в проходе появился ствол автомата, а следом в подвал протиснулась широкоплечая фигура и тут же замерла, будто почувствовав, что на нее смотрят.
– Свои, что ль? – раздался басистый голос.
– Свои… – непроизвольно откликнулась Маша.
Свет снова залил тесный подвал, и все присутствующие смогли рассмотреть пришедшего к ним солдата. Он был высоким и широкоплечим. Одним словом, крепким. Окинув спрятавшихся в подвале взглядом, он закинул автомат за плечо и рассмеялся.
– Да не бойтесь, сейчас мы быстренько эту нечесть отсюда выбьем! Вот увидите!
Задорно подмигнув, солдат вышел на улицу. Следующие несколько часов наверху не умолкали взрывы и выстрелы. Но потом, когда все стихло, семья Лены и Маши поднялась наверх. Там их встретили солдаты. Не чужие, а свои. И сразу стало спокойнее на душе, будто гора с плеч свалилась. Теперь все будет хорошо.
Станица освобождена!
Но еще сотни таких же оккупированных хуторов, где тысячи таких же, самых обыкновенных семей, ждали спасения. Путь к Победе только начался. Впереди еще долгих два с половиной года. Освобождение станицы Нижнекундрюченской - это только маленькая победа, за которую пришлось заплатить не одной жизнью. Но она была важна. Она имела свой вес в истории. А сколько таких станиц и хуторов...
АРТЁМ ПЛАТОНОВ,
ученик 11 класса
Нижнекундрюченской школы
